Сочинение: "Петербург. Образ города" в поэме А.С. Пушкина "Медный всадник"

«Петербургская повесть» – именно так обозначил Пушкин жанр «Медного всадника», однако в русской критической традиции это произведение принято относить к поэмам. Различие в жанрах неочевидно для тех, кто мало знаком с отечественной историей словесности первой трети XIX века. Термин «повесть» пушкинской поры обозначал все, что по своему объему не дотягивало до романа: рассказы, новеллы, даже анекдоты. Таков и «Медный всадник», повесть о Петербурге, о произошедшем в Петербурге и рассказанное петербургским автором (пусть и написавшим ее в Болдине).

Итак, во-первых, «Медный всадник» – рассказ о Петербурге, городе, основанном в 1703 году по указу Петра I. Это официальная история. Что в повести? Первоначально это берег «пустынных волн», как видит его Петр, и одновременно «приют убогого чухонца», где по волнам несется «бедный чёлн», как это и было на самом деле. Император не просто мечтает, а жестко планирует с высоты своей недосягаемости прорубить окно в Европу «на зло надменному соседу». При этом он безусловно уверен, что его деяние «природой суждено». В итоге, спустя сто лет (как в сказке, но, впрочем, и город тоже «сказочный», внезапно возникший по воле одного человека) Петербург, выстроенный не по природным, а по рациональным законам, с «громадами дворцов и башен», с Невой, «одетой в гранит» и якобы усмиренной, постигнет великое, но предопределенное жестокой попыткой усмирения природы «на зло», бедствие.

Во-вторых, можно ли с точностью сказать, что все события произошли именно в Петербурге? В предисловии Пушкин прямо указывает, что описанное происшествие «основано на истине» и ссылается на брошюру В. Н. Берха о наводнениях в Санкт-Петербурге. Но это всего лишь ссылка, а прямого указания от автора в предисловии на место действия нет. Более того, на протяжении всего произведения Пушкин не называет ни город, ни его основателя именами собственными, только так же косвенно, опосредованно. Санкт-Петербург в «Медном всаднике» – это «град Петров», «Петра творенье», «Петроград», «Петрополь», «военная столица». Петр – это «он», «властелин», «строитель чудотворный».

Город, которого нет, снова сказочный город, где «прозрачный сумрак, блеск безлунный», «пустынные улицы», «недвижный воздух», здания, похожие то ли на театральные декорации, то ли на упорядоченный военный строй. Внешний порядок навевает мысль о внутреннем спокойствии, но в реальности удерживает и маскирует стихийные силы.

Именно потому и людей тоже как будто нет. Есть «бег санок», «блеск, шум и говор балов», «шипенье пенистых бокалов» – только внешние проявления, маски вместо лиц. И весь этот искусственный (опять же, противоположный природе) порядок, и все эти декорации продержатся только вплоть до наводнения, когда город буквально обнажит свое нутро. И что там, за декорациями и под масками, когда вода вновь одерживает верх над обработанным человеком камнем? Обнаженная реальность предстает перед читателем с точки зрения Евгения, героя, названного по имени, который, впрочем, ничем не примечателен. Обыватель со своими бесплодными идиллическими мечтаниями, обратившимися в прах при столкновении с действительностью.

(Бенуа Александр Николаевич, иллюстрация к "Медному всаднику", 1928)

Как оказалось, истинное лицо города – это не «громады стройные», набережные и зеленые острова, а обломки хижин, товарных рядов, «гробы с размытого кладбища», останки мостов, не удержавших в гранитных берегах Неву. Но главное – появляются люди, точнее, народ, оглушенный стихией. Народ обращается к Александру I, как к последнему оплоту. Но – увы, «с Божией стихией царям не совладать». Кто же возвышается над разгулом воды и ветра, страданиями простых людей и даже тягостным думами государя? «Кумир на бронзовом коне», антагонист и природы, и самого Бога. Он поднял на дыбы коня-Россию, который вот-вот упадет в бездну, опустив в нее копыта. Как тут не сойти со ума?

В-третьих, а как же «Вступление» с авторской оценкой? Рисуя в разных плоскостях новую столицу, контрастную со старой, Москвой, оно неоднородно и по своей жанровой структуре. Во «Вступлении» явственно виден постоянный переход от классицистической оды, олицетворяющей петровскую эпоху, к описательному повествованию от автора. Точно так же и одический образ противоестественного «града Петрова» вступает в противоречие с живой, реальной любовью к «Петра творенью». Так автор подчеркивает свое неприятие самодовлеющей идеи государственности, лишенной человечности, а значит, и чуждой человеку. Отрицается Пушкиным и одический герой, безымянный основатель несуществующего на самом деле Петербурга, закономерно превращающийся во «всадника медного».